Захватывающее видео с МКС

Захватывающее видео с МКС

Благодаря вдохновляющему видео ролику, снятому с МКС, мы можем почувствовать себя настоящими космонавтами.

Каждая фотография или видео, снятые с борта Международной Космической Станции действительно впечатляют нас, землян. Их красота способна перехватить дыхание. Космонавтам, которые хоть раз побывали на МКС,несказанно повезло увидеть, как выглядит наша планета из космоса, с высоты 370 километров. Однако мы тоже периодически можем восхищаться красотами Земли благодаря фотографиям и видео, сделанным членами экипажа МКС.

Напоминаем, что на околоземной орбите пилотируемый комплекс МКС начал функционировать 20 ноября 1998 года. В день орбитальная станция выполняет 15, 5 оборотов. На 2013 год в состав МКС входит 14 основных модулей, российские - «Заря», «Звезда», «Пирс», «Поиск», «Рассвет»; американские - «Юнити», «Дестени», «Квест», «Транквилити», «Купола», «Леонардо», «Гармония», европейский - «Колумбус» и японский - «Кибо».

http://www.maxisciences.com/terre/une-video-a-couper-le-souffle-de-la-terre-vue-depuis-la-station-spatiale-internationale_art31528.html

Поступок. Нобелевский лауреат объявил бойкот ведущим научным журналам

Нобелевский лауреат объявил бойкот ведущим научным журналам.

Рэнди Шекман говорит, что его лаборатория больше не будет отправлять статьи в Nature, Cell и Science, поскольку они извращают науку.

Ведущие научные журналы мешают научному процессу. Это «тираны», которых надо сбросить с трона!

Вот как высказался, объявляя им бойкот, американский биолог Рэнди Шекман, получающий сегодня в Стокгольме Нобелевскую премию по физиологии и медицине. Его лаборатория больше не будет отправлять статьи в журналы Nature, Cell и Science, прославленные и легендарные.

По его словам, желание увидеть свою работу в «элитном» журнале побуждает исследователей срезать углы и заниматься тем, что считается модным, а не тем, что важнее для науки. Проблема, говорит он, ещё и в том, что редакторы никогда не были учёными, это профессионалы исключительно издательского дела, которых интересует прежде всего шумиха, сенсация, фурор.

Рэнди Шекман работает главным редактором научного интернет-журнала с бесплатным доступом. Возможно, именно этим обусловлена острота демарша. (Фото AP.)

«Я учёный, — пишет г-н Шекман в британской Guardian. — Мой мир — это мир профессионалов, которые делают великое дело в интересах человечества. Но он обезображен нецелесообразными стимулами. В нём преобладают структуры, поощряющие стремление к личной репутации и продвижению по службе, и поэтому наибольшее вознаграждение получает тот, кто берётся за самую модную работу, а не тот, кто работает лучше всех. Те из нас, кто следует этим стимулам, мыслят вполне разумно (я и сам следовал им), но не всегда наилучшим образом служат интересам своей профессии, не говоря уже об интересах человечества и общества.

Мы все знаем, что извращённые стимулы наделали в финансовой и банковской сфере. Разница лишь в том, что я и мои коллеги получаем не огромные денежные премии, а профессиональные награды по результатам публикаций в престижных журналах — в основном это Nature, Cell и Science.

Эти элитные журналы должны быть воплощением качества, должны публиковать только лучшее. Поскольку финансирующие организации и ведомства, принимающие кадровые решения, видят в этих журналах лакмусовую бумажку науки, появление на их страницах повышает твои шансы на грант и профессорское звание. Но репутация больших журналов не совсем заслужена. Хотя они публикуют много выдающихся работ, это далеко не единственное, что они издают. К тому же они не единственные, кто даёт дорогу выдающимся исследованиям.

Эти журналы щепетильно относятся к своим брендам, заботясь больше о подписке, чем о стимулировании самых важных исследований. Подобно модельерам, которые выпускают сумки и костюмы ограниченным тиражом, они знают, что дефицит подогревает спрос, поэтому искусственно снижают количество принимаемых работ. Затем для рекламы эксклюзивных брендов проделывается трюк под названием "импакт-фактор" — измеряется, сколько раз опубликованные в данном журнале статьи цитируются в последующих исследованиях. Чем лучше статья, говорят нам, тем чаще она цитируется, поэтому лучшие журналы получают самый высокий рейтинг. Тем не менее это глубоко ошибочная мера, служение которой стало самоцелью. В действительности это такой же удар по науке, как практика бонусов — по банковской сфере.

Средний рейтинг журнала ничего не говорит о качестве отдельной статьи. Кроме того, цитирование далеко не всегда связано с качеством. Статья может широко цитироваться не только потому, что это хорошая наука, но и потому, что она на модную тему, провокационна или ошибочна. Редакторы журналов категории люкс прекрасно это понимают, поэтому принимают статьи, которые могут наделать шуму обращением к горячей теме или неоднозначными заявлениями. В результате учёные начинают заниматься выдуванием пузырей вместо более важной и скромной работы — например, вместо попыток воспроизвести исследования.

В крайнем случае соблазн попасть в элиту заставляет срезáть углы, то есть ошибаться и обманывать. Например, журнал Science недавно отозвал целый ряд нашумевших статей о клонировании человеческих эмбрионов, о корреляции между мусором и насилием, а также о генетических профилях долгожителей. Что ещё хуже, он до сих пор не отозвал работу, утверждавшую, что в ДНК микроорганизмов мышьяк может использоваться вместо фосфора, несмотря на всю научную критику этого заявления».

Г-н Шекман, несмотря на всё вышеизложенное, полон оптимизма. Будущее, считает он, за «новой породой журналов с открытым доступом, перед которыми не стоит задача продать дорогостоящую подписку». «Рождённые в Интернете, они могут принять любое количество статей, лишь бы те отвечали стандартам качества, — пишет нобелевский лауреат. — Многие из них редактируются учёными, способными оценить ценность работы без учёта индекса цитирования».

Г-н Шекман напоминает, что он и сам подвизается в журнале eLife, который издаётся британским благотворительным фондом Wellcome Trust (Великобритания), Медицинским институтом Говарда Хьюза (США) и Обществом Макса Планка (ФРГ). По его словам, издание публикует «науку мирового класса» каждую неделю.

«Спонсоры и университеты тоже могли бы сыграть положительную роль, — продолжает учёный. — Они должны сказать комитетам, которые распределяют гранты и должности, что не стоить судить о статьях по тому, где они опубликованы. Качество науки, а не бренд журнала — вот что имеет значение. Самое главное, мы, учёные, должны принять меры. Подобно многим другим успешным исследователям я опубликовал несколько работ на страницах крупных брендов, и в их числе были те, которые позволили мне стать лауреатом Нобелевской премии по медицине. Но больше такого не будет. Моя лаборатория отныне будет игнорировать элитные журналы, и я призываю всех остальных сделать то же самое.

Так же, как Уолл-стрит должна разорвать оковы бонусной культуры, которая рациональна для отдельных лиц, но вредна для финансовой системы в целом, наука должна свергнуть тиранию элитных журналов».

С г-ном Шекманом трудно не согласиться. Как подчёркивает журналист Guardian в сопутствующем материале, престиж, даруемый крупными журналами, привёл, например, к тому, что Китайская академия наук стала выплачивать самым успешным авторам эквивалент $30 тыс.

Постдок Дэниел Сиркис из лаборатории г-на Шекмана согласен со своим руководителем: учёные тратят кучу времени на то, чтобы их работу опубликовали Cell, Science или Nature. «Да, мне будет трудно попасть в определённые элитные учреждения без статей в этих журналах, но я не думаю, что хотел бы заниматься наукой там, где место публикации — важный критерий приёма на работу», — храбрится г-н Сиркис.

Биохимик Себастьян Шпрингер из Университета Якобса (ФРГ), который работал с г-ном Шекманом в Калифорнийском университете в Беркли (США), тоже не считает систему меритократической. Действительно, говорит он, редакторы журналов больше ценят новизну, чем качество работы. И далеко не все лучшие статьи выходят на страницах именно этих изданий. Тем не менее, по мнению г-на Шпрингера, лучшей системы пока нет.

Главный редактор журнала Nature Филип Кэмпбелл снимает с себя всякую ответственность, и он имеет на это право. В этом году опрос, проведённый издательской группой Nature среди 20 тыс. учёных, показал, что при выборе места публикации исследователи принимают во внимание прежде всего репутацию журнала, актуальность его содержания для данной научной дисциплины и импакт-фактор. Действительно, учёным самим надо определиться, чем они хотят заниматься — наукой или карьерой. А уж потом жаловаться на редакционную политику некоторых журналов.

Подготовлено по материалам The Guardian.

Дмитрий Целиков

"Curiosity" нашёл на Марсе следы органики!

Curiosity нашёл на Марсе следы органики!

В последних пробах марсианского грунта, сделанных американским планетоходом, найден углерод, происходящий из органических соединений, причём в концентрациях, превышающих те, что есть в иных обитаемых местах на Земле. «И вот опять эта проклятая неопределённость»?

В последний раз, когда ровер докладывал нам о результатах поиска органических молекул на Марсе, информация носила... смешанный характер. Через десятилетия после первого анализа марсианского грунта внезапно выяснилось, что на поверхности планеты широко распространены перхлораты. А Curiosity, как оказалось, корректно искать следы жизни в таких условиях не готов: его метод анализа подразумевает нагрев проб грунта до сотен градусов. Перхлораты же при такой температуре становятся мощнейшими окислителями и попросту окисляют практически любую органику до банального углекислого газа. Называя вещи своими именами, даже если на Марсе и есть бактерии, инструментальные методы «наших» марсоходов сыграют для них роль печки, а не микроскопа Левенгука. Отличить продукты их сгорания от обычного атмосферного углекислого газа нет никакой возможности. Немногие органические молекулы, которые пережили такую технологию, оказавшуюся принципиально негодной для марсианских условий, исследователи тогда приписали стороннему загрязнению — веществам земного происхождения, которые «случайно попали из внутренностей марсохода в аппаратуру для анализа грунта».

Чтобы найти углерод органического происхождения, марсоходу пришлось «забуриться» всего на пять сантиметров. Интересно, что ждало бы аппарат, если бы он мог углубиться хотя бы на метр? (Здесь и ниже иллюстрации NASA / JPL-Caltech / MSSS.)

Однако новые исследования на ту же тему рисуют несколько иную картину. Похоже, с органикой повторилась история воды, найденной американцами в лунном грунте в 1970-х и тотально списанной на «загрязнения земного происхождения», что на несколько десятилетий отодвинуло признание научным сообществом существования на Селене воды.


Загрязнения земного происхождения «не могут объяснить всё», признаётся Дэниэл Глэвин (Daniel Glavin) из Центра управления космическими полётами им. Годдарда НАСА, один из учёных, обрабатывавших результаты поисков органики. Проанализировав пустые контейнеры для образцов почвы, куда марсианский материал ещё просто не мог попасть, варьируя количество забираемого грунта и промывая образцы перед анализом, группа, оперирующая анализатором, выявила, что немарсианские загрязнения могут отвечать лишь за 1–3% углерода, появляющегося в составе углекислого газа, который обнаруживается при анализе.

Оставшиеся же 97% вполне способны быть органикой марсианского происхождения, заключили учёные после первой пробы грунта с глубины 5 см, взятой в районе геологического обнажения в «заливе» Йеллоунайф. Забранный там материал по всем признакам похож на донные отложения древнего озера. Кстати, время его «жизни» исследователи оценивают в тысячи лет, то есть речь идёт о длительном существовании на поверхности древнего Марса больших масс воды. Отныне это можно считать доказанным.

При сравнении забранной с пятисантиметровой глубины породы с пылью, покрывающей планету, выяснилось, что при анализе бывшие донные отложения выдали значительно больше углекислого газа, чем поверхностная пыль, и это трудно интерпретировать как-то иначе, чем доказательство присутствия органических веществ под марсианской почвой.

Дело в том, что тамошняя поверхностная пыль долго подвергалась воздействию ультрафиолета, космической радиации, слабо задерживаемой атмосферой Красной планеты, и тех же перхлоратов, которые на солнце нагреваются и окисляют всё живое. Но уже на глубине в считанные сантиметры все эти факторы действуют гораздо слабее, и тамошняя органика древнего или, чего доброго, современного происхождения может задержаться. Когда она попала в мобильную геенну огненную на борту Curiosity, нагретые перхлораты быстро её уничтожили, однако получившийся в итоге углекислый газ по своей концентрации превысил результаты для поверхностной пыли, выдав с головой марсианскую органику.

Более того, почва на пятисантиметровой глубине выделила углекислый газ при меньших температурах, нежели пыль с поверхности. Исходя их этого, исследователи посчитали, что пыль содержала лишь карбонаты неорганического происхождения, в то время как подпочвенные образцы — настоящую органику, для разложения которой до CO₂ требуется куда меньший нагрев. По слухам, один из членов команды НАСА, увидев результаты анализа почвы, полученной бурением, так и сказал: «Это окисление органического углерода, ребята».

И всё же, хотя г-н Глэвин в беседах с журналистами характеризует ситуацию с результатами анализов как «восхитительную», «на письме» он и его коллеги осторожнее. Это, мол, не прямое обнаружение органики, которого аппаратура Curiosity просто не позволяет добиться, — а значит, перед нами косвенная улика, хотя и чрезвычайно надёжная.

Наконец, как подчёркивает тот же Дэниэл Глэвин, пока «мы не можем ничего сказать о происхождении этого [органического] углерода». Это потому, что абиогенный источник для него в теории вполне возможен: тонны органической материи падают на Марс каждый год в метеоритах и космической пыли. Причём если в метеоритах земного прохождения она может быть следами жизни, то космическая пыль несёт органические соединения из космоса, где эта материя может образовываться без помощи живых организмов. Другое дело, что, по расчётам, такой органический углерод должен дать от десятка до нескольких сотен частей на миллион, в то время как последний анализ Curiosity показывает 500 частей на миллион. То есть если перед нами и «импортная» органика, то её количество как-то слишком уж велико и с трудом подпадает под верхнюю границу вычислений.

Кроме того, донные отложения озера, выявленного марсоходом, почти не имеют следов химических процессов, связанных с активной эрозией, поэтому другая группа авторов в отдельной работе сделала вывод, что даже в период существовании озера вода разливалась на большие площади относительно редко, примерно так, как сегодня это случается в Атакаме, пустыне на севере Чили.

У этой медали есть и оборотная сторона. Хотя, с одной стороны, уровень органического углерода в находках планетохода может быть объяснён внепланетными факторами, он чрезвычайно высок в сравнении некоторыми районами Земли, где существует микробная жизнь. Скажем, в некоторых многокилометровых шахтах Южной Африки, где ранее добывалась золотая руда, обнаруживаются «местные» хемолитотрофные организмы, которые, условно говоря, «едят скалу», используя неорганические скальные породы как источник энергии. Но камень — это вовсе не хлеб с маслом, и уровень органического по происхождению углерода в местах их обитания соответствует скромному масштабу жизни и деятельности этих бактерий. Он просто крошечный в сравнении с пятьюстами частями на миллион, найденными Curiosity!

Повторим: в тех местах на Земле, где точно найдена жизнь, способная существовать без кислорода, отсутствующего на Марсе, концентрация углерода, которая указывает на наличие органики, несравнимо ниже марсианской. То есть если этот углерод не целиком внемарсианский по происхождению, то он характеризует сравнительно процветающую для такого сурового места жизнь. Либо человеческий марсоход пробил почву в районе своего рода оазиса, либо метеориты принесли на Марс больше органики, чем можно найти в иных уголках Земли.

Местность, в которой примарсился Curiosity, оказалась богата на углерод, происходящий из органических соединений. Метеориты, космическая пыль, марсиане?..

Стоп, скажете вы, а вдруг новые находки — следы жизни в далёком прошлом Красной планеты? Как бы нам ни хотелось включить эту версию в список, Curiosity способен бурить лишь на считанные сантиметры, в то время как космические лучи проникают на метр в глубь марсианских пород и за миллионы лет, по идее, должны вообще разложить всю органику в этом слое. Уровень радиации от них, по последним замерам с марсохода, равен 0,64 миллизиверта в день — то есть за год до четверти зиверта. Вряд ли миллиард лет в таких условиях оставил бы после себя хоть какие-то органические соединения. Иными словами, вся эта марсианская органика подпитывается либо изнутри (?), либо снаружи (метеоритами), иначе радиация давно бы её «съела». Тем самым находка марсохода не является палеонтологической ценностью: это следы сравнительно недавних процессов.

Остаётся либо импорт органики, либо, как это ни смешно, жизнь. Как узнать, какая из этих версий ближе к истине? Увы, дело выглядит непростым: хотя любой космонавт с ломом и небольшим набором оборудования мог бы решить дилемму в сравнительно короткие сроки, ни одного человека на Марсе нет и в ближайшие десятилетия не будет. Даже чтобы узнать наверняка, была ли жизнь на Марсе хотя бы в прошлом, надо в прямом смысле копать глубже (глубже метра), но и с этим беда: и приборы, и энергетическая база лучших марсоходов для этого пока не годятся. Кроме такого бурения, нужен эффективный неразрушающий метод анализа грунта, который не требовал бы нагрева, — а его, по сути, только предстоит создать.

Других вариантов надёжного подтверждения или опровержения обитаемости Марса, вплоть до посылки туда пилотируемой экспедиции, пока не видно...

Отчёты об исследовании опубликованы в журнале Science (поддержи Рэнди Шекмана — не ходи туда, читатель!), а ещё с ними можно познакомиться здесь и тут. Полный же список последних трудов по марсоходам располагается здесь.

Александр Березин

Подготовлено по материалам ScienceNOW. Изображение на заставке принадлежит Shutterstock.

Иммунные клетки лечат мышцы

Иммунные клетки лечат мышцы

У регуляторных Т-клеток обнаружилась новая, неожиданная функция: они управляют работой стволовых клеток в мышечной ткани, помогая исцелять больные и повреждённые скелетные мышцы.

Среди великого разнообразия иммунных клеток есть такие, что помогают держать иммунные реакции в узде: если дать иммунитету увлечься, он спровоцирует полномасштабное воспаление и начнёт, чего доброго, крушить здоровые клетки — а это уже аутоиммунное заболевание. Чтобы этого нет произошло, иммунная система сама себе ограничивает воинственность с помощью так называемых регуляторных Т-клеток.

Долгое время эти клетки так и изучали — как тормоза для других клеток, воюющих с бактериями и вирусами. Их роль исследовали при аллергии, аутоиммунных расстройствах, иммунном ответе на рак. Однако, как выяснили учёные из Медицинской школы Гарварда (США), у регуляторных Т-клеток есть ещё одна, довольно неожиданная функция: они принимают активное участие в восстановлении мышц.

Т-клетка, расположившаяся на другой иммунной клетке, дендритной (фото David Scharf).

Это правда, странности в поведении регуляторных Т-клеток обнаружились ещё несколько лет назад. В 2009 году Дайен Матис (Diane Mathis) вместе с коллегами заметила, что Т-регуляторы проявляют какую-то странную тягу к определённым тканям, при этом демонстрируя не вполне свойственные им функции. Так, в жировой ткани эти клетки участвовали в регуляции чувствительности ткани к инсулину и глюкозе.

В новой статье, опубликованной в журнале Cell, исследователи описывают поведение клеток в скелетных мышцах мышей. Если они были повреждены, то в них рано или поздно появлялись регуляторные Т-клетки — что было вполне естественно, ведь нужно же было как-то приглушить иммунную реакцию, начавшуюся в ответ на рану. Однако эти клетки оставались в мышцах и после того, как воспаление затихало, и оставались надолго, что не совсем обычно.

Любопытно, что эти же клетки оседали в мышцах и у тех мышей, у которых исследователи провоцировали мышечную дистрофию или чьи мышцы болели из-за другой генетической мутации. Во всех случаях мышечные регуляторные Т-клетки отличались от обычных регуляторных Т-клеток: те, что были в мышцах, активно производили белки, помогавшие мышечной ткани восстановиться. Если же Т-клетки в мышцах отсутствовали, то и ликвидация повреждений происходила медленнее: стволовые клетки не могли размножаться в мышцах так, как следовало бы для восстановления ткани.

Получается, что регуляторные Т-клетки нужны не только для управления иммунным ответом, но и для руководства ремонтными работами, для управления стволовыми клетками.

Естественно, тут нельзя не подумать о возможном применении в клинике, однако исследователи пока не могут сказать, способны ли человеческие регуляторные Т-клетки управлять восстановительными процессами в мышечной ткани. Хотелось бы, конечно, чтобы наши иммунные клетки не ограничивались только мышцами, а проявляли заботу везде, где только можно: с их помощью, глядишь, получилось бы заставить наши стволовые клетки энергичнее демонстрировать свои восстановительные функции.

Подготовлено по материалам Медицинской школы Гарвардского университета.

Кирилл Стасевич

Десять перспективных технологий, вокруг которых ещё не успел подняться шум

Оригинал взят у scienceblogger в Десять перспективных технологий, вокруг которых ещё не успел подняться шум

Оригинал взят у gad_v_zilla в Десять перспективных технологий, вокруг которых ещё не успел подняться шум

Каждый год аналитическая компания Gartner публикует отчёт, раскладывающий перспективные технологии по полочкам. Один список — технологии, которые угодили в эпицентр медийной шумихи. Другой список — технологии, интерес к которым пошёл на спад. Но интереснее всего третий список — технологии, которые наберут популярность лишь через несколько лет.
В Gartner считают, что жизненный цикл каждой перспективной технологии можно разделить на несколько стадий. Всё начинается с идеи, о которой знают в лучшем случае исследователи, да и то не все. С этой точки технология начинает восхождение на пик завышенных ожиданий. Чем выше она забирается по его склону, тем больше внимания привлекает. На вершине пика о ней слышали все, её без конца обсуждают в СМИ, а стартапы, которые занимаются этой технологией, множатся, как грибы после дождя.


( О чём заговорят через несколько лет... )