По Бройи, национализм — это такой инструмент элиты в политической борьбе, который приравнивает понятие культурной уникальности к концепту нации-государства для мобилизации масс с целью захвата власти. Бройи выделяет три основных функции националистических идей, как они мыслились в XIX веке — координации, мобилизации и легитимации. Координация предполагает внедрение в элиты понятия об общих интересах. Так было в случае венгерского национально-освободительного движения, которому способствовал тот факт, что империя Габсбургов было феодальным государством, в котором местная власть принадлежала привилегированному сословию. Мобилизация понимается как обеспечение националистическим идеям широкой поддержки масс населения. Легитимация подразумевает оправдание националистического движения перед лицом государства и внешних сил. Примером последней служит греческое националистическое движение внутри Османской империи, черпавшее поддержку в западном общественном мнении.

Вместе с тем, Бройи приводит три разных понимания национализма — как политического движения («национальное движение»), как формы выражения национальных чувств и, наконец, как идеологической доктрины. Последняя начинает формироваться еще в первой половине XIX столетия под влиянием романтизма. Геллнер отмечает, что европейский романтический национализм поэтизировал деревенскую «народную» культуру в противоположность культуре аристократической, которая, в сущности, была культурой военного сословия. Кроме того, это раннее течение означало бунт против интеллектуально универсализма, метафизику физического самоутверждения (деревенский труд крестьянина) и превалирование чувств над холодной рассудочностью. Как только к этому национализму прибавилась милитаристическая агрессия, он потерял свою былую невинность.

Ханна Арендт в «Истоках тоталитаризма» пишет, что империализм второй половины XIX века родился в тот момент, когда буржуазия натолкнулась на национальные преграды своей экономической экспансии. Национальное государство не может обладать безграничным ростом, так как такой рост всегда означает захват другой нации. К концу XIX века все большее количество людей в разных странах ощущало кризис национальных европейских государств, который являлся политическим выражением кризиса экономического. Первые антисемитские партии в Германии, пан-движения (панславизм и пангерманизм), империализм — все это отличалось, в первую очередь, оппозиционностью к национальному государству, позицией «партии над партиями», которая означала претензию говорить от имени нации, обходя государство, так как сама логика партийности основана на вере в национальное государство. Это роднит все названные движения с возникшими впоследствии тоталитарными движениями — нацизмом и большевизмом. Нацисты не были националистами, а их реакционная пропаганда скорее была адресована «попутчикам».

Наднациональный подход в корне отличает нацизм от крайней формы национализма в виде муссолиниевского фашизма (которого нацисты сторонились и даже отзывались о нем пренебрежительно) и в гораздо большей степени сближает его, по мнению Ханны Арендт, с большевизмом. Истиной целью фашистов был захват власти партийной элитой, что было традиционной формой партийной диктатуры. Нацизм и большевизм же отменили саму форму национального государства. Корни этого переустройства лежат в пан-движениях. Их племенной национализм, или трайбализм, не ограничивался рамками одной нации. По причине того, что не все нации обрели суверенные государства с четко очерченной территорией во второй половине XIX века, возникло так называемое «племенное сознание». В результате, нация начинает пониматься как некая данность от рождения, для которой необязательно даже знание культуры и языка. Как отмечает Арендт, такой расистский поход превращал народы в подобие видов животных.

Главным источником тоталитарных движений XX века Ханна Арендт называет внезапно появившиеся из среды крестьянства деклассированные массы. Это совпало с упадком партийной системы в Европе. К началу Второй мировой войны практически не существовало ни одной европейской страны, которая не приняла бы ту или иную форму диктатуры. Партийная система национального государства базируется на защите партиями интересов различных классов, которая обеспечена партийной программой. Нацисты всячески подчеркивали ненужность своей программы, апеллируя к массам, к толпе. Главным инструментом воздействия на электорат становятся глубоко заложенные в сознании масс племенные мифы и предрассудки. Для того, чтобы поддерживать эту атомизированную массу, тоталитарным движениям необходимо было ликвидировать любые зачатки классовости. Так поступает Сталин после 1929 года, планомерно уничтожая классы и классовое сознание в рамках Советского государства — сначала крестьянство (с помощью коллективизации и искусственного голода), затем рабочий класс (при помощи разобщающей стахановской системы и введенных в 1938 году трудовых книжек), и, наконец, бюрократию путем физического уничтожения административной, военной и партийной аристократии советского общества.

По мнению Хобсбаума, самое ранее понятие о нации — либеральное — не имело отношения к этноязыковому аспекту. Цель такого национализма состояла в расширении гражданского и культурного сообщества через привлечение народных масс к участию в политической жизни, что прямо противоположно по направленности этническому сепаратизму, стремящемуся к отделению и дроблению. Более поздний национализм нуждается в этнической идентичности для заполнения идеологической пустоты и обеспечения нации исторической родословной. Бройи считает, что этническая идентичность никак не могла быть институциализирована до появления нации, что исключает их прямую связь. Крупнейшие институты доиндустриальной эпохи — церковь и монархические династии — зачастую находились в конфликте с этнической идентичностью. Если считать язык главным признаком этнической идентичности, то язык также не дает возможности для прямой связи этноса и нации. Дело в том, что письменный язык, сформировавшийся на основе нескольких диалектов разных местностей, был институциализирован также в современную эпоху — именно тогда, когда он приобрел политическое значение в праве, массовом образовании и экономике. Если язык не получает это политическое измерение, то он попросту вымирает, становится достоянием энтузиастов от культуры.

Энтони Смит выделяет «органический национализм», утверждающий, что в основе нации лежит этнос как генетическое образование. Теоретик такого подхода Пьер ванн ден Берге считает, что этническая идентичность определяется генетическим родством, подобным «семейственности», и это родство якобы автоматически считывается представителями данного этноса. Таким образом, Берге ставит знак равенства между внешним обликом людей и их культурой. Смит показывает, что ввиду исторической изменчивости этноса и невозможности для его представителей внешне определить предполагаемое родство, «генетический» подход, применяемый Берге, не выдерживает критики. Крупнейший исследователь этноса Фредерик Барт считает, что основа этнической идентичности лежит в сфере социальных отношений и поведенческих моделей. Этническая группа определяется социальной границей, отделяющей ее от других групп, а стабильность этнических групп обеспечивается набором правил и предписаний, регулирующих ситуации контакта с другими группами.

Наконец, Эрик Хобсбаум, характеризуя современную «национальную» ксенофобию, подчеркивает, что она строится на отделении «чужих» как «неподлинных» представителей данного сообщества, что зачастую связанно с банальной проблемой безработицы. Сущность ксенофобии заключается не в страхе перед размыванием культурных границ и стиранием социокультурной уникальности (самые радикальные ксенофобские группы — особенно среди молодежи — чаще всего вполне интернациональны по внешнему виду и идеологии), а в страхе перед неизвестным будущим, перед разрушением привычных социальных связей и совместной принадлежности некому целому. Этот страх, вместе с конструированием образа чужака-врага, становится особенно актуальными в период распада общества, экономической нестабильности и социальной незащищенности. Когда «воображаемые сообщества» (нации, этнические группы) становятся последним прибежищем, основным критерием принадлежности к ним оказывается отделение тех, кто к ним не принадлежит. В современной ситуации уже невозможно описывать мировую политику в терминах «нации» и «национализма», как это было в XIX — начале XX веков, а национальная и этническая идентичность носит скорее ситуативный характер в зависимости от конкретных обстоятельств.

Это же отмечает Сэмюэл Хантингтон, говоря о том, что в современном мире после «холодной войны» важны уже не политические или идеологические различия, но прежде всего культурные, а общества, объединенные идеологией, но разделенные культурными различиями, чаще всего распадаются (пример — СССР). В таком мире, где посредством глобализации ослабевает контроль государства над культурной идентичностью, человек определяет себя посредством происхождения, языка, религии, истории, идентифицируется с социальными группами. Говоря об экономическом аспекте этих процессов, В. Малахов приводит довод, что тенденция к форсированию культурных различий порождена глобальной маркетизацией культуры, когда государства, руководствуясь бесконечным спросом мирового культурного рынка на разнообразие, стимулируют интерес к региональным культурам, культурным меньшинствам и этническим группам. Локальная политика становится политикой этнической и расовой принадлежности, а глобальная — политикой цивилизаций. Именно с этим Хантингтон связывает возникновение фундаменталистских течений в различных религиях, заполнивших идеологический вакуум после краха коммунистических государств. Таким образом, национализм далеко ушел от первоначальной связи с идеей нации, из–за чего можно наблюдать появление таких понятий, как «этнонационазизм», «религиозный национализм», «расовый национализм» и других.

А. Миллер. Империя Романовых и национализм.
Дж. Бройи. Nationalism and state.
Х. Арендт. Истоки тоталитаризма.
Э. Смит. Национализм и модернизм
С. Хантингтон. Политический порядок в меняющихся обществах.
Ф. Барт. Этнические группы и социальные границы.
В. Малахов. Культурные различия и политические границы в эпохуглобальных миграций

Пример современного употребления:

«У националистов идет крайне сложный и болезненный процесс идеологического размежевания, и конечно же, мы все должны поддержать тех, кто выступает с идеями равенства перед законом и соблюдения прав человека. Таких очень много и большинство на Русском марше должно быть именно таким». А. Навальный, «Живой журнал»
_____________________________________________________________________________________________

Пустые слова: краткая история термина «нация» -